В Стране Дремучих Трав - Страница 10

К оглавлению

10

— Чего же вы боитесь?

Она еще больше понизила голос и, указывая на ту дверь, к которой раньше подходила, заговорила:

— Ее боюсь…

В эту минуту дверь отворилась.

— Вот она! Ну потом, потом все расскажу вам…

На пороге стояла женщина, высокая, седая, очень гладко причесанная, в черном старомодном платье, глухо застегнутом, с буфами. На вид ей было лет шестьдесят — шестьдесят пять.

— Надежда Александровна Булай?

— Пожалуйста! — сказала она и повела меня по темному коридору. — Заходите! — Булай раскрыла дверь кабинета.

«Странный кабинет», подумал я входя.

Комната была сплошь заставлена старинными шкафчиками со множеством ящиков и ящичков, низенькими креслами, столиками с бесконечными безделушками. На стенах без всякого порядка висели гравюры и репродукции старинных картин, изображавших радостный семейный уют. Картины были в почерневших от времени золоченых рамах с отбитыми краями. У окна стояло зубоврачебное кресло, сиденье и подголовник которого были обиты малиновым бархатом, сильно потертым.

Все носило следы старины, некоторой дряхлости, но нигде не было ни пылинки.

— Садитесь в кресло, — сказала спокойно Булай.

Она неторопливо и спокойно поправила у большого зеркала в черной резной рамке свою и без того гладкую прическу.

Подошла к умывальнику и стала мыть руки.

— Надежда Александровна, я не больной!

— Зачем же вы пришли?

— Чтобы поговорить о докторе Думчеве.

— Сергее Сергеевиче? — переспросила она спокойно и тихо и как-то особенно светло. И при этом без всякого удивления: точно все время, до самого моего прихода в эту тихую комнату, она про себя произносила его имя.

В дверь слегка постучали.

— Надежда Александровна, — послышался голос соседки, — вы не брали из кухни мою эмалированную кастрюлю, что с луженым дном?

— Нет, Авдотья Васильевна, не брала.

— Не брали? Ну и хорошо. Может, моя Зинуша припрятала. Потом ее спрошу. Спит она, сердечная, сейчас… Да, вот еще что я вам скажу. В том сундуке, что на кухне, мышь всю-то ноченьку скреблась. И теперь она, видно, там. Открыть бы, выгнать бы…

— Мышь? В моем сундуке, что с письмами?

Булай вышла из комнаты.

Авдотья Васильевна осталась в комнате и заговорила:

— Боюсь я… Того боюсь, что, верно, не в своем уме моя соседка. Зинуша моя с поездом на целые недели уезжает. Во всей квартире остаюсь я одна с Надеждой Александровной. Ходит она тихо, говорит мало, на дорогу все глядит, жениха какого-то ждет. А самой невесте саван пора шить… Зинуша говорит: «Мама, чего вы беспокоитесь?.. Человек живет тихо, дело свое исполняет. Вполне нормальная старушка». А я все сомневаюсь. Коли будете к ней ходить, присмотритесь, мнение свое составьте и мне скажите: надо ее опасаться или нет…

Послышались шаги Булай. И соседка ушла,

Я снова обратился к Булай:

— Сергей Сергеевич исчез…

— Нет, нет! Не произносите этого слова! Он просто вышел… вышел из этого дома.

— Вышел?! Давно? — вырвалось у меня.

Но сразу я почувствовал всю бестактность моего восклицания, смутился и смолк.

Булай помедлила, словно собираясь с духом, и сказала:

— Простите, как вас зовут?

Я назвал себя.

— Так что же, Григорий Александрович, привело вас сюда? Ведь доктор Думчев всеми забыт.

— Нет, — вырвалось у меня, — Думчев вовсе не забыт. Сейчас ни о чем не расспрашивайте. Одно странное событие приблизило меня к Думчеву. Возникло желание помочь. Поверьте мне: я не оставлю этого дела. Даю вам слово. Но прошу: пока не спрашивайте ни о чем.

— Хорошо, я вам верю.

— Но я не знаю ничего о Думчеве.

— Думчев, — произнесла Булай размеренно и спокойно, — был удивительный… замечательный человек. Так что если вы, Григорий Александрович, желаете действительно все узнать о нем, не задавайте вопросов. А то вы не увидите живого Думчева: останутся лишь ваши вопросы и мои ответы.

— Что же вы предлагаете?

— Отложите свое вечное перо и слушайте!.. Это было давно… — начала Булай.

За дверями послышался шум.

— Не обращайте внимания, это Гибралтар передвигает мебель и снова подметает чистый пол у моих дверей.

— Но почему Гибралтар?

— Так я окрестила соседку Авдотью Васильевну за то, что мимо ее глаз, как кораблю мимо Гибралтара, незаметно не пройти. Всякий будет досконально изучен. Она всегда всего боится.

— Итак, это было давно… — повторил я.

Глава 10

ИКАР НА ЯРМАРКЕ

В неуверенном зыбком полете

Ты над бездной взвился и повис,

Что-то древнее есть в повороте

Мертвых крыльев, подогнутых вниз.

А. Блок

— …Да, давно, — повторила Надежда Александровна. — Мне было тогда семнадцать лет. Я помню тот день, тот час и даже ту минуту, когда я впервые увидела Сергея Сергеевича Думчева. Это было на заре воздухоплавания. Нет, правильнее сказать так: перед самой зарей воздухоплавания… День был воскресный, девятое июня. Была ярмарка…

И старая, седая женщина заговорила, а я забыл, что она стара. Уже не видел, что она седа. И уже не верил, что все это было так давно. Точно огонь ее несбывшихся мечтаний сжег эти десятилетия. Прошлое вернулось — я его увидел… я его услышал…

Вот ярмарка. Южная ярмарка под полуденным солнцем. Шумная, пестрая, звонкая и нарядная.

Проснешься, откроешь ставни, распахнешь окно — и звенит, звонит ярмарка во все колокола, шумит людской толпой, пестрит, мелькает яркими платками и юбками баб, гудом гудит и оглушает криком, ржанием, блеянием и мычанием.

10