В Стране Дремучих Трав - Страница 13
- Предыдущая
- 13 / 69
- Следующая
13
— Многими и самыми неожиданными вещами. Мне самой было не совсем понятно многообразие его научных увлечений. Я ему об этом сказала, но он мне возразил: «Я безрассудно любопытный».
«Но кто за многое берется, тот мало успевает!» сказала я ему.
Думчев с необыкновенной живостью кинулся к книжной полке, достал, кажется, Пушкина и прочел:
«Историк, ритор, механик, химик, минералог, художник и стихотворец, он все испытал и все проник…»
О ком это сказано? О Ломоносове!
А Ползунов? За ними следую, у них учусь, как проникать в разные отрасли науки. Но у Ломоносова, у Ползунова была одна главная идея, главная цель… И у меня есть одна — слышите, одна страсть, одно непобедимое желание!».
«О, понимаю! — воскликнула я. — Ваше безрассудное любопытство к разным областям науки — все это лишь средство, сухое топливо для горения какой-то единой страсти, единого желания, что сжигает вас!»
«Да, это так! Сам понимаю: я одержимый человек!»
«Так скажите же мне, что это за страсть? Неужели химия? Вы даже меня не замечаете неделями, когда занимаетесь химическими опытами».
«Химия? Нет, не она моя страсть. Химия — средство… О, если бы стать микроскопом!» сказал он точно про себя.
«Микроскопом?» переспросила я с недоумением.
«Да, микроскопом, — ответил он, — но и это лишь средство…»
Я ему ничего не сказала, но подумала: в какие неожиданные тупики заходит иногда его мысль! После неудавшегося полета он вдруг ни с того ни с сего заговорил о мухе… стоящей в воздухе. А теперь… этот микроскоп…
И тут я решила, что надо оторвать его на время от сжигавшей его работы. «Это надо сделать как можно скорее!» говорила я себе. Но как — этого я знала.
— Надежда Александровна! Позвольте! — воскликнул я. — Но ведь опыты свободного полета человека в воздухе… это и было страстью, главным делом Думчева! Значит, все остальное — средство к этой цели. Ведь Сергей Сергеевич рисковал жизнью, пускаясь в безумный полет!
— Да, рисковал. И иногда один поступок человека освещает весь сложный мир его души. Часто. Но всегда ли?
— А не замечали ли вы еще какие-либо странности в характере Думчева?
— Да, да! Странностей было очень много. Он был одинок и нелюдим. «Меня не понимают», говорил он мне и долго серьезно уверял меня, что ма тема гик Лобачевский — поэт, стихотворец. А когда я сказала, что Лобачевский, этот гениальный математик, не написал ни одной строчки стихов за всю свою жизнь, Сергей Сергеевич мне возразил:
«Лобачевский писал стихи, так же как любимый мною Тютчев. Оба они поэты! И близки друг другу по духу».
«Что же, — сказала я, — прочтите мне стихотворение Лобачевского».
— Прочту Тютчева, а затем Лобачевского, — сказал он.
Для них и солнцы, знать, не дышат,
И жизни нет в морских волнах,
Лучи к ним в душу не сходили.
Весна в груди их не цвела,
При них леса не говорили
И ночь в звездах нема была!
А теперь послушайте, как у Лобачевского:
«Но вы, которых существование, несправедливый случай обратил в тяжелый налог другим, вы, которых ум отупел и чувство заглохло, вы не наслаждаетесь жизнью! Для вас мертва природа, чужды красоты поэзии, лишена прелести и великолепия архитектура, незанимательна история веков…»
Думчев читал эти строки как-то торжественно. Но я так и не понимала его: что же тут общего между Тютчевым и Лобачевским?
Я взял из рук Надежды Александровны томик Тютчева и труды Лобачевского. В книгах были закладки. Я прочел про себя эти два отрывка из Тютчева и Лобачевского. Повторил несколько раз и подумал: «Нет. Совсем не безумен Думчев… А нелепости в загадочном письме? А странные разговоры с невестой?»
Булай снова заговорила:
— Он вышел из этого дома… вышел… в день нашего венчания. Я его жду. Этот дом он снимал. Вот почему я переехала сюда. Чтобы он застал меня в своей квартире.
Тлаоа 12
НЕСОСТОЯВШДЯСЯ СВАДЬБА
Та весна далеко.
Те завяли цветы,
Из которых я с ним
А. Кольцов
Вот что рассказала дальше Булай:
— Звонили колокола. Двери церкви были настежь открыты. Подъезжали фаэтоны, дрожки, коляски. А за рессоры колясок цеплялись босоногие мальчишки. И когда извозчик вспугивал их кнутом, они бежали рядом с колясками и кричали: «Женится! Доктор-стрекоза сегодня женится!»
В этом доме тогда еще жила одна старушка, Арсеньевна. Заботливая, тихая, внимательная. И всегда она и день и ночь все беспокоилась о Сергее Сергеевиче.
Вот что она потом мне рассказала.
В дом прибежала соседка и крикнула:
«Арсеньевна! Скорей! Скорей! Певчие в храм уж пошли! Жених-то твой готов?»
Арсеньевна постучала в дверь:
«Сергей Сергеевич! Пора! Скоро венчание! Вот возьмите накрахмаленную сорочку».
Дверь приоткрылась, из-за двери высунулась рука доктора Думчева за сорочкой. Дверь захлопнулась. Вскоре Арсеньевна снова постучала в дверь:
«Не желаете ли, Сергей Сергеевич, выпить стакан чаю и откушать моего слоеного пирога перед венчанием? А то день-денской — ни маковой росинки».
«Пожалуй!» сказал доктор, подойдя к двери. И опять из-за двери высунулась рука и взяла стакан чаю с пирогом на подносе.
«Сергей Сергеевич! Шафер прибыли за вами!»
Дверь закрылась.
«Пора, Сергей Сергеевич!» крикнул шафер.
«Простите! Не могу вам открыть дверь: я еще не одет. Сейчас! Сейчас!»
- Предыдущая
- 13 / 69
- Следующая