В Стране Дремучих Трав - Страница 4

К оглавлению

4

Но как это осуществить?

Фабр старательно готовится.

Он организует своеобразную колонию земляных пчел. Для лучшего выполнения задачи устраивает специальный хитрый снаряд.

Пчелы помечены краской. Поместив пчел в наглухо закрытую трубку, Фабр уходит все дальше и дальше от их гнезда.

В самых неожиданных местах он кружит, петляет и вертит закрытую трубку, где помещены пчелы. Затем он открывает трубку.

Пчелы выпущены на свободу. Но пчелы находят правильный путь и благополучно возвращаются домой. Правда, не все, но большинство.

Тогда Фабр задумывает другую операцию: уже не в открытой местности, а в самых сложных природных условиях — в густом лесу, среди зарослей и оврагов.

Результат тот же!

Пчелы опять «перехитрили» Дарвина и Фабра. Они находят путь в свое жилье.

Итак, Фабр убедился, что пчелы обладают чувством направления.

Один из вечеров своей жизни Фабр называет «памятным».

В этот день, 6 мая, у него в кабинете вышла из кокона самка бабочки Сатурнии плодовой, или Большого ночного павлиньего глаза.

Кабинет Фабра превратился, как он рассказывает, в «пещеру колдуна»: в темную ночь, в бурю, в непогоду, сквозь чащу леса сюда прилетали бабочки-самцы. Они бились в окна, в двери, заполняли комнаты. Все летели. Летели сюда!

Фабр ставит опыт с бабочкой Дубовый шелкопряд и убеждается, что бабочки обладают таким обонянием, которое совершенно безошибочно за десятки километров ведет их к цели путешествия.

Тогда Фабр вот что придумал: он прячет самку! Но самцы летят к тому самому месту, где она сидела, то есть туда, где сохранился ее запах.

Я зачитался. Уже смеркалось. Я оторвался от Фабра. Сдал книги, но не уходил. В пустой читальне, вызывая недоумение библиотекаря и сторожа, которому пора было запирать читальню, я сидел и думал об одном.

Я говорил себе так: по подсказу великого ученого Дарвина, Фабр обнаружил безошибочное чувство направления у некоторых насекомых. Пчела как будто «перехитрила» и Дарвина и натуралиста Фабра. Но здесь неожиданное, своеобразное проявление инстинкта! И Фабр пришел к выводу, что какой-то очень тонкий запах, совершенно неуловимый для нашего обоняния, зовет самцов-бабочек сквозь бурю, непогоду, в темную ночь к самке.

Нет, не только к самке! Но и к тому предмету, который пропитывается ее неуловимым для людей запахом. Что, если сегодня в какой-нибудь чудесной лаборатории путем сложных анализов будет добыт этот самый состав, что привлекает за десятки километров бабочек? Разве не могу я допустить, что эти бабочки — Дубовые шелкопряды и Сатурнии — могут стать еще более верными письмоносцами, чем почтовые голуби?

Все это верно! Неоспоримо!

Но тогда… тогда и эта бабочка Мертвая голова, залетевшая ко мне в номер со столь странным письмом, — надежнейший письмоносец в чьих-то руках?

Конечно, для написания, для отправки микроскопического письма таким необычайным способом требуется огромное мастерство и умение. Неужели это работа студента Павла? А может быть, это шифрованное письмо? Но как разгадать?

Глава 4

РАЗГАДКА В ФОРМЕ НОВОЙ ЗАГАДКИ

На столе перед мастером Талкихорном лежат какие-то бумаги, но он не смотрит на них.

С помощью круглой крышки от чернильницы и двух обломках сургуча он хочет найти своим мыслям выход из какого-то затруднения.

То он помещает крышку в середину, то кусочек красного сургуча, то кусочек черного,

Но ничего не получается. Он вынужден убрать все и начать снова.

Диккенс, Холодный дом.

Самыми необычайными картинами были расписаны стены ресторана, куда я в этот вечер зашел из библиотеки.

Белый медведь, стоя на льдине, вытянул свою морду и касался острого паруса лодки, уходящей в даль неестественно голубого моря. А на другой стене дети, сидя на корточках, пускали в. бурный ручей меж снежных гор маленькую бумажную лодочку. К потолку были прибиты рога горного козла. С них свешивались две лампы под яркими цветными бумажными абажурами.

Я пил кислое вино, ел какое-то непонятное мясное блюдо с тушеными помидорами. На эстраде звенел струнный оркестр из трех музыкантов. И хотя в ресторане становилось все теснее и шумнее, но это не мешало мне думать о том, что было в письме Дарвина и в опытах Фабра.

Я говорил себе: все предстает теперь в новом свете.

Случайно полученное мною письмо не зря, неспроста и не ради шутки послано столь необычайным способом. Нет, это не дело рук студента института! Пойти бы к профессору Тарасевичу и поговорить с ним.

Я ушел из ресторана.

Раздумывая, разговаривая почти вслух сам с собой, я медленно брел по ночным улицам городка. Как отгадать, как прочесть странное письмо? Кто такой Думчев? И кто, наконец, адресат этого загадочного послания?

Дежурная по гостинице, как всегда, не отрывая глав от книги, сказала:

— Товарищ Нестеров! Вам письмо. Оно в номере. На сколько суток вы еще оставляете за собой номер?

— Только на сутки. Я уезжаю завтра, — ответил я.

В номере на столе лежало письмо. Оно было от профессора Тарасевича.

«Уважаемый товарищ Нестеров! — писал профессор. — Простите, что называю вас так официально, но я не знаю вашего имени, отчества. Посылаю к вам студента Павла Белякина с письмом. Я © точности выяснил: ни он и никто другой из студентов не писал этого удивительного письма. Неожиданные соображения пришли мне в голову. Если можете, не уезжайте сегодня — приходите в институт. Жду с нетерпением. Профессор С. Тарасевич».

4