И кто поверит, если сказать, что рядом лежит страна, где на каждом шагу гибель — хищники, обвалы, потоки, падающие скалы, — Страна Дремучих Трав!
Думчев озирается, вслушивается. Он не идет, а осторожно ступает. Останавливается. И внимательно, долго всматривается. И опять делает шаг, другой. Все кажется ему непонятным. Он не верит, что находится в родном городе.
И когда из раскрытого окна зазвучал передаваемый по радио романс «Для берегов отчизны дальней», доктор Думчев вскинул голову вверх. Точно музыка и слова шли не из окошка, находящегося на уровне его головы, а откуда-то с неба. Он постоял, послушал и, вырвав свою руку из моей, зашагал вперед.
— Куда вы? — догнал я Думчева.
— Он гонится за нами!
— Кто?
— Поющий невидимка.
Я опять взял Думчева под руку.
Это действительно могло показаться ему очень странным: ведь радио вошло в обиход в те годы, когда он жил в Стране Дремучих Трав.
Вслед за нами и рядом с нами шли новые слова романса: «…ис-чез и по-це-луй сви-дань-я…»
Точно одно окно передавало другому предыдущий слог, а следующее окно подхватывало новый слог: «…Но жду е-го, он за то-бой!»
Слова и музыка не отставали от нас. Я подробно и спокойно объяснил Думчеву, что такое радио.
— Да! Да! — сказал он. — Понимаю! Понимаю!
И тут же стал утверждать, что радио существует и в
Стране Дремучих Трав. Он даже привел в пример какую-то породу бабочек, для которой ее усики служат антенной.
Я так и не успел дослушать его: мы дошли до дома, где жила Надежда Александровна Булай.
Здесь некогда жил и он. Вот старое, покосившееся крыльцо. Поблескивала белая эмалированная дощечка. Я поднялся уже по ступенькам на крыльцо и хотел было постучать в дверь. Но не постучал.
— Сергей Сергеевич, что ж вы остановились? Ведь мы пришли!
Но он стоял в нескольких шагах от крыльца и не двигался. Я сбежал с крыльца и взял его за руку:
— Вот мы и пришли!
Думчев молчал. Это длилось несколько минут. Я ждал. Потом он вдруг заговорил сам с собой, совсем так, как в Стране Дремучих Трав:
— Что ж ты медлишь? Ты ведь стоишь у родного крыльца. Смутился? Боишься?.. Возможно…
Бесстрашный путешественник, он не боялся проникнуть в гибельное гнездо ос за клочком бумаги для письма к людям! Отважный охотник, поражающий одним ударом хищного богомола, он стоит здесь, у старого, покосившегося крылечка своего родного дома… и робеет!
Время шло. Наконец Думчев медленно и осторожно поднялся на крыльцо.
И опять я поднял руку, чтоб постучать в дверь.
— Не надо! — схватил меня Думчев за руку. — Обождите… я… я еще не собрался с силами.
Он был в смятении — я это видел, понимал.
Город постепенно затихал. Потухали огни. Хлопали и закрывались окна.
А Думчев точно оправдывался в чем-то предо мной:
— Сейчас… Еще немного — и я осмелюсь…
Было тихо. И мне казалось, что я слышу, как колотится сердце Думчева.
Я ждал.
— Что ж, все равно! Стучите! — сказал Думчев каким-то глухим и далеким голосов.
За окном, как тогда, огоньки.
Милый друг, мы с тобой старики.
Все, что было и бурь и невзгод.
Позади. Что ж ты смотришь вперед?
Смотришь, точно ты хочешь прочесть
Там какую-то новую весть?..
А. Блок
На мой стук открыла дверь Надежда Александровна.
Из-за двери своей комнаты выглядывала соседка со свечой в руке.
— Вот мы и пришли! — произнес я так просто и естественно, точно я по поручению Надежды Александровны сбегал в скверик позвать доктора Думчева пить чай.
Но все молчали.
Надежда Александровна вдруг схватилась руками за край шкафа. С тревогой, испугом и недоумением вглядывалась она в лицо Думчева и шептала: «Нет, нет! Не может быть!»
Я хотел быть непринужденным, засмеяться, сказать что-то, но чувствовал себя связанным, и все слова казались мне фальшивыми.
Всех выручила соседка:
— Самоварчик! Теперь надо самоварчик поставить! Я поставлю свой… Пожалуйста, гости дорогие! Пожалуйста, Сергей Сергеевич! Вы куда пройдете? Не к себе ли в башенку? Туда и самовар подам.
Я был ей благодарен.
А на наше странное одеяние не обратили внимания.
Я успел сказать Надежде Александровне:
— Не спрашивайте ни о чем Сергея Сергеевича! Берегите его. Придет время, и он сам расскажет, где был. Не спрашивайте сейчас его об этом.
Соседка проводила Думчева и меня до дверей лаборатории и при этом приговаривала очень тепло и гостеприимно:
— Самоварчик у меня быстрый! Уголечки лихие, лучинушки сухие! Вмиг закипит! Сейчас подам! Надежда Александровна! Что же вы, соседка? То все ждали, ждали, а теперь чайком угостить не хотите?
Дверь в лабораторию за нами закрылась.
Видно, мои прежние посещения смутили покой обитатели этого дома — все было здесь вымыто, вычищено и прибрано.
Очень осторожно Думчев открыл шкаф, долго смотрел, потом достал свой старый костюм. Я помогал ему одеваться. За все это время он не сказал ни слова. Только присматривался ко всему. Вот он подошел к столу, взял какой-то шприц, посмотрел на него:
— Шершень! Шершень!
В лабораторию тихо вошла Булай. Она переглянулась со мной: почему «шершень»?
Но я догадался: инструмент был с иглой. Как жало.
Соседка подала самовар, стали пить чай. Сахар был кусковой, и Думчеву протянули щипцы. Он взял их в руки: