В Стране Дремучих Трав - Страница 61

К оглавлению

61

«Понимаю! Так вы эту беседку здесь ищете, за нашим шоссе?»

«Конечно. Она ведь совсем рядом с нами!»

Говорит он со мной, а сам все в туман всматривается. Тут я понял: больного человека везу. Может быть, профессора какого-то? Хорошенько укрыл ему плечи брезентом, поехали. Профессор долго молчал.

Потом он заговорил, заговорил сам с собою про каких-то удивительных животных из какой-то небывалой страны. И опять замолчал.

Дождик сильнее. Я спрыгнул с воза. Из-под сиденья достал охапку сена, прикрыл ему ноги, а на сено положил мешок, поправил брезент у него на плечах.

«Спасибо, молодой человек! Ваши родители хорошо воспитали вас».

«У меня пет родителей. Они умерли, когда я совсем маленький был».

«Но кто же воспитал вас?»

«Детдом, потом ремесленное училище, а теперь я в техникуме».

«Детдом… техникум… Что такое?.. Ах да… Так, так… понимаю…»

«Надо скорей ехать, — подумал я: — ведь он совсем больной».

Стало совсем темно. Туман — стеной. Дождь все сильнее.

Надо скорей ехать! Спрыгнул с телеги. Чересседельник подтянул. Подпругу и супонь проверил. Чтоб без задержки ехать. Вернулся к телеге: «Надо бы получше брезентом больного укрыть». А его и нет!

Тут я себе приказ даю: «Голову себе, Сенцов, сверни, но больного отыщи и в больницу доставь». Бежит Стрелка рысью. Запасные части трактора бренчат. А я прямо к больнице. Скинул запасные части во дворе. Посадил там на телегу этих двух санитаров — и обратно.

Вот этого профессора мы и ищем. Кругом обшарили. Надо в роще поискать, — заключил свой рассказ Коля Сенцов.

Тумак как будто рассеялся, но дождь то прекращался, то вновь лил.

Скорей бы найти Думчева!

Я послал Колю с санитарами в обход рощи — к знакомым мне каменоломням — и велел им ждать меня там. Они оставили под горой телегу. А я с фонарем в руке побежал к роще.

Но Думчев говорил Сенцову, что он ищет беседку. Да, здесь где-то беседка. В ней мы переодевались. И нам тогда зяблик рюмл свое: рю-рю-рго…

И, может быть, тогда, впопыхах, Думчев не рассмотрел, что в этой беседке и крыша дырявая и скамейки сломаны. И нельзя же искать в такой беседке пристанища для одинокого размышления!

Каштановая аллея. Как она в темноте бесконечна и длинна!

А что, если Думчев заблудился, устал, уснул где-нибудь или упал?

Вот и акация. Она заслоняет вход в беседку. Я резко отстранил ветки, они осыпали меня частым дождем. Мой фонарь осветил калитку на земле, полусгнившие столбы стола и скамеек и висящее гнездо ос. Никого…

Скорее к каменоломням! Может быть, он там?

Какая тишина! Только стучат капли по дырявой крыше беседки. Но что это? Не почудилось ли мне? Какой-то вздох.

Я оглянулся. Свет фонаря упал на столб возле акации. И вдруг… за ним, за этим столбом, Думчев!


— Сергей Сергеевич!

Думчев выглянул из-за столба и тотчас отвернулся от меня.

Я кинулся к нему:

— Сергей Сергеевич!

Схватил его за руку. Зябкая, холодная, ледяная рука. Он весь дрожит. Озноб. Думчев не смотрел на меня. Я окликнул Колю Сенцова и санитаров. Они подбежали к нам. Санитар быстро снял из-под своего плаща ватник и надел на Думчева. Другой набросил на его плечи свой брезентовый плащ. Думчев молча всему подчинялся. Коля взял его под руку. Мы пошли. Санитары освещали фонарем дорогу. Иногда свет фонаря падал на Думчева: лицо усталое, бледное, но глаза строго и пристально смотрели мимо нас куда-то вдаль. Все молчали; Так дошли до дороги, где стояла лошадь, привязанная к придорожному дереву.

— В больницу? — сказал Коля Сенцов.

Я нагнулся к Сенцову:

— Сергею Сергеевичу будет лучше дома, в городе. Телега тронулась. Было совсем черно. Дождик, теперь уже вялый и долгий, шумел в листве придорожных деревьев. Все молчали. А телега спокойно и медленно катилась по дороге в город.

Тлава 68

ПЛОЩАДКА ЦВЕТОВ

В день проходящий пропускать столетие в фантазии…

В. Маяковский

Шумит полуденным шумом Москва. Беспрерывно мчатся машины, огибая площадку у метро «Дворец Советов», мчатся вверх к Арбату. Гудки машин, звонки трамваев висят в воздухе. Всего миг-другой — иссякают. И, как бы догоняя, разыскивая эти растаявшие звуки, тут же возникают новые гудки и звонки, возникают настойчиво и непрерывно, чтоб усилить этот гул и так же раствориться в нем.

Шумит Москва. Машины мчатся к Арбату. У станции метро «Дворец Советов» людно. В институт на Метростроевскую и к трамваям спешат, выбегая из метро, студенты и студентки. А сюда же идут им навстречу люди, идут, ступая медленно и увесисто или проворно и быстро, чтобы спуститься в метро и через несколько минут уже быть в магазинах на Петровке, стать со второй сменой за рабочий станок, сесть за рабочий стол где-то в Сокольниках или на Красносельской.

Тысячи и тысячи шагов! Все слилось в один долгий многообразный гул столицы.

Вот уж два дня, как я в Москве. И сразу же здесь после поезда работа, заботы, встречи, дела, звонки по телефону, — все точно слилось с этим шумом и гулом. И гул этот отодвинул от меня далеко все то, что было несколько дней назад.

Как давно это было! Да и было ли это?..

Телега в тумане… Коля Сенцов и санитары… темная гладь шоссе… полуразрушенная беседка… А в ней Думчев. Один под дождем. Потом опять грохот телеги по шоссе… Мы тогда же ночью сдали Думчева на попечение Надежды Александровны. А рано утром я узнал от нее, что Сергей Сергеевич лишь слегка простудился. Он просил только об одном: никого к нему в лабораторию не пускать.

61