В беседке было тихо. Где-то перекликались гудки пароходов. Совсем рядом со мной с резким свистом пронесся стриж. Солнце пробилось сквозь узорную зелень акации и осветило город ос. Я глянул на оторванный мной кусок бумаги от гнезда. Достал карандаш, чтобы написать два-три слова. Рука моя остановилась… Как странно!
Бумага сероватая, мохнатая, слегка пористая… Ведь она так похожа… на бумагу загадочного письма. Но эта бумага разваливается у меня под карандашом. Писать на ней нельзя…
Вдруг раздался неожиданный резкий лай собаки.
Карандаш выпал у меня из рук. Я не стал его искать, выбежал из беседки и перескочил через небольшой ручей. За ручьем был пустырь. А на пустыре — груды камня, развалившиеся каменные стены, сверкающие своей белизной на солнце. Из стен и в глубоких ямах росла густая трава. Высоко вздымались лиловато-красные пирамиды иван-чая и качались огненные головки полевого мака.
Длить споры не мое желанье.
А. Грибоедов
Лай точно исходил откуда-то из-под земли. Я стал присматриваться и прислушиваться.
Да! Лай шел прямо из каменоломни. Она находилась совсем недалеко от меня. В одном из углублений был сделан вход. Он был покрыт тесовым навесом. На навес были положены квадратики дерна. Это было сделано наспех; там и здесь из-под дерна еще виднелся белый тес. К этому входу вела неровная дорога, вся в ямах и камнях.
Так вот откуда лай! Здесь кто-то живет!
Я подошел к входу и медленно и осторожно стал спускаться вниз. Несколько каменных ступенек. Площадка. На площадке стол, два стула. На столе мерцал фонарь «летучая мышь», лежали счеты и какая-то книга..
С этой площадки ступеньки вели дальше в глубину. А оттуда шел отрывистый лай собаки.
— Слушайте! — крикнул я в. темноту.
— Кто там? — послышался крик из подвала.
Собака, заслышав эти два слова — «кто там?» — еще яростнее залилась.
— Фу, замолчи ты, Грубианка! — прикрикнул кто-то на собаку.
Собака смолкла.
— Есть тут кто-нибудь? Выходите!
Сначала молчание, потом… потом снова окрик:
— Кто там?
И снова собака, точно отвечая на эти два слова, отчаянно залаяла и неожиданно из глубины прыгнула прямо на площадку. Прыгнула и как вкопанная остановилась. Вся рыжая, а спина черная. Она поглядела на меня и совсем не грозно махнула пушистым хвостом.
Кто-то, кряхтя и охая, взбирался по ступенькам. Из темной глубины появилась рука с зажженным фонарем.
Высоко держа фонарь над головой, предо мной предстала могучая женская фигура в ватнике и больших охотничьих сапогах.
— Здравствуйте! — пробасила женщина и добавила: — Приехали? По вызову’-
— Приехал, — ответил я в недоумении.
— А где ваш транспорт?
— Какой транспорт?
— Без транспорта нельзя.
— Но я… я пришел…
— То-то и дело, что ходят сюда многие.
— Многие? — переспросил я. — Значит, не я один!
— Вы что, загадочки пришли загадывать или за овощами сюда явились?
— Как за овощами?
— Лук, морковь, репа, свекла.
— Да нет же, нет!..
— Ну, будет! Если вы за овощами, то почему же без машины? И еще пустыми разговорами занимаетесь. Без машины, без тары для погрузки с базы…
— С какой такой базы?
— Как с какой базы? С этой самой! С базы Райпищеторга.
— А кто же вы? — в отчаянии воскликнул я.
— Как так — кто я? Я Анна Ивановна Черникова — заведующая базой Райпищеторга.
— Простите! Простите! Я, собственно, по поводу письма. Отсюда, — при этом я указал на картофельные поля, что виднелись вдали, — ко мне прислали письмо на крыльях бабочки. Я ищу доктора Думчева.
— На крыльях бабочки?! Чудной вы какой… — начала Анна Ивановна и вдруг сочувственно кивнула головой. — Ах! Ах! Так вы врача ищете? Заболели? Эго, голубчик, вам надобно в поселок научных работников. Там есть доктор и больница большая. Бедненький!.. Голова, видно, болит. Небось, и жар есть и мерещится вам что-то. Вот беда, проводить вас не могу — базу оставить нельзя. Сейчас за овощами приедут. Как вы врача-то найдете?
— Прощайте! — крикнул я и кинулся прочь.
Перескочив через ручей, я оглянулся: в дверях овощной базы Райпищеторга стояла Анна Ивановна Черникова. Она держала на поводке свою собаку и смотрела мне вслед.
Собака умильно виляла хвостом.
— Ах, случай! — скажет мой критик.
— А если бы случай не привел туда цирюльника и в это самое утро, что было бы с пьесой?
— Она бы началась брат мой, в какое-нибудь другое время…
Бомарше о своей комедии «Севильский цирюльник»
Долго и бесцельно бродил я по пустырю и роще. А под самый вечер вернулся в город. Из городского сада доносился смех. Слышалось пение. Звучала музыка вальса.
— Степан Егорович! — вскричал я, входя в кабинет профессора. — Все вздор! Все шутка! Побывал я там, откуда, как мы думали, наш незнакомец шлет свои удивительные письма. Искал этого Думчева! И что же? Там база Райпищеторга. И больше ничего!
— Сядьте, мой друг, и расскажите подробнее, — попросил профессор.
— Нет, нет, увольте! — отказался я. — Очень устал. Все это, действительно, нелепость. Нелепость! Мне пора уезжать. Прощайте, профессор!
— Что ж, прощайте! — сказал профессор и вышел из кабинета, чтобы проводить меня до дверей.
Мы простились. Я сделал несколько шагов, но остановился.
— Григорий Александрович! — окликнул меня профессор. — Будете возвращаться о Москву — милости просим, непременно заходите.