В Стране Дремучих Трав - Страница 32

К оглавлению

32

Столько лет он ждал, звал на помощь, и когда наконец рядом с ним оказался человек, он даже не удивился.

Первые слова Думчева, обращенные ко мне, были словами человека, который давно меня знает. Точно эта диковинная Страна Дремучих Трав, где я появился, — самый обыкновенный городской бульвар: на скамейках сидят няни, они заняты своим вязаньем и поглядывают, как играют дети. И на этом бульваре он встретил меня — соседа по квартире.

Да, Думчев не удивился моему появлению в его стране и ни о чем меня не спросил. Видно, долгая жизнь здесь, в этом мире, где беспрерывно подстерегают опасности, где человеку с его гордым разумом всякий миг надо решать труднейшие задачи, — эта долгая жизнь приучила доктора Думчева ничему не удивляться.

Думчев очутился в Стране Дремучих Трав совсем один. Но высокое желание обогатить человечество новыми знаниями, сказать новое слово в науке согревало его одиночество.

В схватке человеческого разума с многообразием инстинктов обитателей этой страны победителем вышел разум. Думчев, учитывая механизм жизни насекомых, застывшие, ограниченные формы их инстинкта, не только не погиб в этой стране, но обратил силы их инстинкта на службу себе — человеку.

Какое-то особенное спокойствие, я бы сказал — страстное спокойствие, проявлялось во всех движениях этого человека.

И когда я был рядом с Думчевым, из моей души уходили страх и беспокойство. А я… я сам, верно, показался Думчеву чересчур суетливым.

У трупа убитого богомола Думчев молча и внимательно разглядывал меня, точно изучал. Я не проронил ни слова.

Наконец он заговорил, но заговорил сам с собой. Это была его привычка. Она сложилась у него за десятки лет жизни в этой стране. Говорил он очень медленно, негромко и отчетливо.

— Что ты скажешь о нем? — спросил он себя обо мне и тут же себе ответил: — Что скажу? Постараюсь насытить его знаниями, открытиями, тайнами и откровениями, поучительными для человечества. А затем отправлю его обратно… Да! Но что ты думаешь о нем самом? Ты, кажется, даже не спросил его имени. Очень уж он стрекочет! Совсем как кузнечик… Мельтешит, шумит… В каком-то ознобе. Но что с него возьмешь? Он молод. А мне… мне десятки тысяч лет. Притащил он сюда только одну пилюлю. Значит, ему и возвращаться обратно, а мне — оставаться здесь.

— Нет, нет! — вскричал я. — Та пилюля, что утеряна, — моя пилюля.

— В лаборатории я оставил три пилюли, — раздельно и четко сказал Думчев.

— Да, три! Одна подверглась химическому анализу.

— Напрасно!

— Вторая для вас.

— А третья?

Я сообщил Думчеву, как пропала у меня пилюля в схватке с пауком. Я рассказал ему, как закатали ее в огромную гору какие-то животные, закованные в броню.

Он выслушал меня внимательно и сказал:

— Эта катящаяся гора — навозный шар. Его катили жуки скарабеи. И это случилось на той стороне Великого потока?

— Да.

— Вы переправитесь со мной туда и укажете место, откуда покатили скарабеи свой навозный шар с пилюлей.

Он опять заговорил сам с собой:

— Скарабеи? Отобрать у них пилюлю?.. Что ж, человеку перехитрить зверя нетрудно. Если скарабеи катили шар-кладовую, то есть такой шар, где они откладывают яйцо — зародыш будущего потомства, то пилюля будет наша. Но если… если скарабеи катали свой шар не для потомства, а чтоб съесть этот шар, то пилюля погибла!

— Нам предстоит опасное путешествие? — спросил я.

— Безусловно! И поэтому вот эту единственную пилюлю, которую вы доставили сюда, мы спрячем в надежное место.

Глава 34

ГОРЬКАЯ ОБИДА

Лучший язык — тщательно сдерживаемый

Лучшая речь — тщательно обдуманная.

Когда ты говоришь — слова твои должны быть лучше молчания.

Арабская поговорка

Горькая обида, тягостное недоразумение стали между мной и доктором Думчевым.

Как это случилось?

Мы должны были отправиться на тот берег Великого потока. Ведь там, на том берегу, скарабеи закатали пилюлю, что возвращает рост человеку.

Найдем ли мы вторую пилюлю? Неизвестно.

И надо было здесь же, на этом берегу, спрятать в надежном месте последнюю и единственную пилюлю.

Высоко в небо упиралась вершиной огромная голая, лишенная зелени каменная гора. И к этой горе прилепилось какое-то белесоватое полукруглое сооружение. Оно в нескольких местах было просверлено. Подойдя ближе, я увидел, что отверстия были гладкие и круглые.

— Лучшего места для пилюли не найти, — сказал Думчев. — Мы перед жильем халикодомы — пчелы каменщицы. Молодые пчелы, пробив крыши своих гнезд и общий свод, улетели. Сейчас там никого нет. Здесь пилюля будет храниться. Не рисковать же ею в наших странствованиях!

Думчев взобрался на свод, опустил пилюлю в отверстие и стал закладывать отверстие камнями.

— Надеюсь, вы запомните это место? — спросил он.

— Но это невозможно!

— Учитесь топографии у пчел.

— Топографии? При чем тут топография? Здесь инстинкт. Только инстинкт. Результат миллионов лет приспособления. Но инстинкт слеп! До крайности ограничен, всегда автоматичен!

Я сказал это резко. Но разве я хотел быть резким? Вовсе нет! Но сам я почувствовал, что получилось до обидного назидательно.

Думчев решительно и спокойно сказал:

— Вздор! Пчела всегда без ошибки находит свое гнездо.

— Да, это так! — уже запальчиво вскричал я. — Но перенесите это же гнездо в сторону, совсем близко, но так, чтобы пчела видела его, и она не узнает свое же гнездо. Она находит только то место, от которого отлетает. Здесь инстинкт. А вы сказали: человеку надо учиться у пчелы, подражать ей. Ведь это нелепо! В безбрежном океане человек найдет человека. Разум человека создал компас и другие сложнейшие инструменты. Он их изобрел! Он ими пользуется!

32