В Стране Дремучих Трав - Страница 33

К оглавлению

33

Угрюмая складка легла возле губ Думчева. Наступило тягостное молчание. Потом Думчев сказал:

— А все же человек обязан учиться у халикодомы.

Халикодома приготовила цемент. Из цемента построила вот это жилье для своего потомства. Известково-глинистая земля, смоченная слюной пчелы, «схватывается» на воздухе и затвердевает навсегда! — Думчев почти выкрикнул это слово — «навсегда».

По видимому, он был очень уязвлен моим замечанием о том, что людям нечему учиться у халикодомы.

Я молчал.

Мое молчание он принял: за возражение. С какой-то резкой живостью он, не глядя на меня, продолжал:

— Она, эта скромная пчела каменщица, преподнесла человеку в дар тайну цемента.

Я попытался возразить Думчеву, но он резко прервал меня:

— Древний человек был весьма наблюдателен. Египтянин видел: халикодома строит свое гнездо на камне из цемента. И строители египетских пирамид обратились к цементу. В этом он» подражали халикодоме. Цемент скрепил пирамиды навсегда! До наших дней!

— От некоторых пирамид осталась груда развалин, — возразил я.

При этом я почему-то вспомнил подпись под рисунком в одном альбоме по древней истории Египта: «Не суди обо мне низко по сравнению с каменными пирамидам», потому что меня строили так: глубоко в болото погружали жердь, затем ее вынимали и собирали прилипший к ней ил; из этого ила сделаны мои кирпичи».

Эту надпись одного фараона на пирамиде я прочел вслух Думчеву.

— Знаю, знаю! — сказал Думчев. — Пирамида Асихиса. Она рассыпалась. Хвастовство не помогло, но раскопки установили, что для скрепления кирпичей строители все же употребляли известковый вяжущий раствор — цемент халикодомы. У нее учились. И этот цемент сохранился.

— Сергей Сергеевич, строительство пирамид древними египтянами — дело истории. Уже открыты новые вяжущие вещества — портландцемент, гидравлический цемент. Цемент дал возможность создать новый строительный материал — бетон. Теперь люди строят также из железобетона. И вовсе не пчела подсказала изобретение железобетона. А теперь из железобетона строят здания, мосты, перекрытия и будет построен Дворец Советов. Это грандиозное сооружение!

Думчев вслушивался, он повторял едва слышно: «Железобетон… бетон… гидрав… не понимаю… не понимаю…»

— Согласитесь же. со мной, Сергей Сергеевич, — сказал я тихо: — человеку нечему учиться ни у этой пчелы, ни у других насекомых — этих живых машин.

— Что? Как вы сказали?

— Все эти насекомые — живые машины! Низшие организмы!

Какой болью исказилось лицо Думчева! И я понял: горькая обида легла между нами.

Глава 35

ЧЕТЫРЕ-ПЯТЬ ТЫСЯЧ ЛЕТ НАЗАД

…Скажи мне, кто вздумал часы изобресть,

В секунды, в минуты все время расчесть…

Г. Гейне

Сооружен плот для переправы на другой берег Великого потока. Приготовлены длинные палка — весла. Там, на другом берегу, я укажу Думчеву место, где я уронил пилюлю. А оттуда мы пойдем по следам скарабеев. Настигнем их, отберем пилюлю обратного роста! И тогда… тогда мы оба вернемся к людям.

Думчев ждал этой минуты десятилетия.

Но тут, на берегу, перед самым отплытием я уловил одно слово: «время».

Потом до меня донеслось: «Вернуть, только бы вернуть! Потерял, навсегда потерял время! Я ждал, я звал людей. И человек за мной явился. И тут я понял… о горькое сознание!.. Чувство времени я потерял. Как же я стану жить меж людей?»

Он, по видимому, был растерян, в смятении. Страдал. Жалость охватила меня. Но как помочь ему? Думчев много лет назад очутился в этой удивительной стране. Под неожиданным натиском опасностей и превратностей, непрерывно наскакивавших на него, он не успел каким-либо образом записать чередование дней и ночей. Счет дням, ночам, неделям был утерян.

Я слышал, как в ту минуту, когда солнце скрылось за тучи и в травах стало полутемно, Думчев сказал: «Итак, еще одна) ночь наступает!» А когда стало опять светло — солнце медленно вышло из-за тучи, — Думчев произнес: «Вот и светает! Иногда в этой стране бывают долгие ночи, бывают и короткие…»

Я слушаю Думчева и вспоминаю его загадочное письмо: «…потерял время… четыре или пять тысяч лет назад…», и понемногу эта загадка начинает разъясняться.

Вот и сейчас Думчев заговорил о какой-то. бесконечной длительности жизни бабочек. А я думаю о том, что некоторые виды насекомых живут только один день.

Как далеки от наших обычных представлений сроки жизни обитателей этой страны! Цикада живет семнадцать лет под землей в зачаточном состоянии, чтобы побыть под лучами солнца один-два месяца. Думая об этом, я пытаюсь понять Думчева. Я прислушиваюсь — он говорит сам с собой и при этом горестно качает головой: «Знаешь, дела твои плохи! Ведь, может быть, там, у людей, счет времени совсем другой».

«Надо как-то помочь Думчеву… Надо вернуть ему прежнее ощущение времени», сказал я себе.

— Время… — начал было я.

Но, по видимому, не только значение слова «время», но самые звуки этого слова причиняли Думчеву страдания. Лицо его исказилось. Я замолчал. Он отошел от меня. А я с горечью думал о той душевной боли, которую переживает этот человек. Он понимает, что в его душевном мире образовался какой-то провал, — понимает, страдает и не знает, как себе помочь.

«Что, если наша экспедиция за пилюлей будет неудачной? — подумал я. — Останусь я здесь, в Стране Дремучих Трав, навсегда, и участь Думчева станет моей. Проживу здесь год или два, а покажется, что живу тысячи лет… Как не потерять здесь счет времени! Считать по звездам? По солнечным часам? По собственной тени? Или вот как: километр — всегда километр. Тысяча четыреста шагов — километр пройден. На это ушло двадцать минут. Ах, совсем забыл: это было там, среди людей! Но здесь?.. Я ведь уменьшился в сто или двести раз. Как же мне теперь считать? Если я пройду здесь тысячу четыреста шагов, моих маленьких шагов, затрачу ли я на это те же двадцать минут?»

33