Тогда я еще не понял речей Думчеза. Но, покоренный серьезностью, страстностью, взволнованностью его слов, я слушал и запомнил каждое его слово.
— Поясните все это людям. И тогда краски, переливаясь перед глазами человека, будут помогать ему трудиться, жить, ободрять, утешать, вдохновлять и радовать его, как музыка, как песня… Входите! Входите же в мой дом, и вы сами все это почувствуете.
Я любовался красками, медлил…
Но чувствовал, всей душой чувствовал, то в этой быстрой, лихорадочной и искренней речи все же есть какая-то правда, какое-то настоящее открытие. Но в чем?.. Какое?.. Это еще мне было тогда непонятно.
И я сказал тихо и просто:
— Сергей Сергеевич! В последний раз прошу: вернитесь к людям.
Непостижимое созданье человек.
Л. Толстой
— Сергей Сергеевич, я остаюсь здесь! Пилюля обратного роста в ваших руках. Возвращайтесь! Возвращайтесь к людям!
Он посмотрел на меня долгим взглядом, точно впервые заметил меня в этой стране, и резко спросил:
— Слушайте, гость, как вас зовут?
Я назвал себя и продолжал:
— Я прошу, Сергей Сергеевич: возвращайтесь. Может быть, вы на грани какого-то великого открытия.
— Хочу ли я к людям? — сказал точно про себя Думчев.
При этом он закрыл глаза и тихо-тихо стал петь: «Буря мглою небо кроет…»
Но песня ему не удавалась. Он сбивался. Опять начинал очень старательно, но снова сбивался: «Буря мглою..; буря… небо кроет…»
— Видите, — сказал Думчев с великой горечью: — любимую песню потерял.
Тут я начал петь. Думчев стал было подпевать, но сразу же сбился и с грустью замолчал.
Грусть его стала мне понятной. Он ведь был музыкантом.
Чтобы отвлечь его от печальных мыслей, я напомнил:
— Вы в письмах своих обещали: «Вернусь и обогащу человечество новыми открытиями».
— Да, обещал, — сказал он твердо, — и это обещание сдержу… Обогащу людей новыми открытиями. Да, я вернусь. Войду в свой дом. Возьму с полки томик стихов Пушкина: «Моей души предел желанный…»
— Сергей Сергеевич! — воскликнул я. — Чуть я увидел вас, как сразу же захотелось сказать: ведь люди… наша страна, куда вы вернетесь… все переменилось… Все хотел сказать, но… собирался… откладывал… и вот сейчас…
Думчев прервал меня:
— Потом спрошу вас обо всем этом… потом, не сразу… Сейчас я еще не все понимаю… здесь… так трудно все это понять. Вернуться?..
И Думчев задумался. Я увидел в его глазах новое выражение какой-то теплоты и мягкости. И понял: он решил вернуться к людям.
И я тихо сказал ему:
— Там, среди людей, все годы вас ждет родная душа, Надежда Александровна Булай. Все годы ждет.
— Как, как? — переспросил он. — Она все годы ждет? Годы?..
— Да! Все годы!
— Как же так? Не годы, а тысячи лет прошло.
— Десятки лет, — не удержался я.
— Десятки лет? — переспросил он с необычным удивлением и беспокойством.
— Среди людей к вам очень скоро вернется ощущение реальных масштабов времени и пространства.
— Масштабы… — повторил он с горечью. — О, эти масштабы!.. Помню… читал: Гулливер долго пробыл в стране лилипутов, а когда вернулся в Лондон, все не мог привыкнуть к людям, найти свои масштабы, боялся раздавить экипажи и людей, а кучера стегали его кнутом…
Нет, я остаюсь здесь. Здесь мне осталось еще жить миллиарды дыханий. Слышите? Миллиарды дыханий! Я многое открою. Буду вам об этом писать. Вы будете передавать людям мои открытия… Вы! Вы возвращайтесь! А меня… меня… здесь где-то, в этой Стране Дремучих Трав, поджидает жук могильщик. Он меня и закопает и похоронит. Довольно, прощайте!
Думчев протянул руку. На открытой ладони лежала пилюля обратного роста.
Я не принял пилюлю, отвернулся и сказал Думчеву:
— Никогда!
Убей меня, но не тронь мои чертежи.
Архимед
— Никогда! — сказал я.
Но слово это потонуло в грохоте, шуме и гуле.
Земля затряслась.
Травы-деревья заколыхались резко и сильно и пригнулись к земле. Грохот, шум и гул. Точно громы небесные приближались и нарастали.
— Люди идут! Люди! — вскричал Думчев.
— Они ищут меня! Мое внезапное исчезновение из городка привело их сюда, — успел сказать я.
Все кругом шаталось, сотрясалось. Забор, перед которым мы стояли, внезапно покосился.
Доктор Думчев протянул мне пилюлю:
— Принимайте немедленно! Вас растопчут.
За забором появились клубы дыма. Думчев хотел распахнуть бронзовые ворота. Я стал ему помогать. Наконец ворота приоткрылись. Посреди двора лежала огромная белая труба. Конец трубы горел и дымился.
— Папироса! Горящая папироса! Скорей отсюда!
— Нет, я отсюда не уйду! Никогда не уйду! — крикнул Думчев. — Мой дом построен высоко над травами. Он укрыт в дупле. Глотайте же пилюлю!
Но уже пылал забор: трескались, коробились и пропадали в огне многоцветные краски.
Все кругом застилалось дымом, пламя буйно взвивалось в вышину.
И я схватил Думчева за руку:
— Скорей! Скорей отсюда!
Он упирался:
— Нет, нет. Я сейчас потушу пламя.
Но я увлек его за собой. Не выпуская руки Думчева, я бежал с ним все дальше и дальше от пожара.
Мы пробирались сквозь чащу леса. Огонь догонял нас. Шумело пламя в травах. Скоро сквозь деревья блеснула вода — мы очутились у Великого потока. Здесь остановились. Огонь бушевал рядом в лесу.